Средневековая история Восточной Европы

Откровенно говоря, все это не могло вырасти на пустом месте и вытекает из тех проблем, которые были знакомы всем жителям нашей страны конца 20-го века : потеря жизненных ориентиров, бедственное положение социальной сферы, отсутствие внятной политики со стороны метрополии по отношению к своему анклаву, туманность будущих перспектив. Однако стоит признать, что ситуация начинает немного выправляться и долг исторической науки боле пристально взглянуть на историю янтарного края и привить к ней интерес добиться осознания того, что это наша земля – форпост России на западных рубежах.

Сравнительный метод в истории предлагает нам взглянуть на сложившуюся ситуацию с несколько иных позиций, проанализировав примеры из прошлого. А как было в других регионах, рано или поздно становившихся анклавами? Как изучалась их история и какие закономерности можно выделить, благодаря анализу национальной политики метрополии по отношению к анклавам  или присоединенным землям? Данные подобной инкорпорации помогут взглянуть на историю Восточной Пруссии и дать ответы на поставленные вопросы. Для подобного анализа предлагается взять события присоединения к Российской империи Финляндии, Царства Польского, и Прибалтики, также присоединения к РСФСР Восточной Пруссии. Первоначально можно выделить несколько общих черт, позволяющих нам вообще говорить о уместности подобного сравнения:

1.      Восточная Пруссия, как и Финляндия, Царство Польское, Прибалтика – регионы с преимущественно нерусским коренным населением изначально не входившие с сферу русской культуры и русского этноса.

2.       Восточная Пруссия, как и Финляндия, Царство Польское, Прибалтика до присоединения имели собственные структуры управления и входили в одну из орбит европейской культуры (немецкая, польская, финская).

3.      Присоединение Восточной Пруссии, ровно как и Финляндии, Царства Польского явило собой итог участия России в войнах различного характера.

Итак, вернемся к первому вопросу. А как было в других регионах, рано или поздно становившихся анклавами? Если мы будем говорить о моделях  интеграции указанных регионов то здесь мы сможем руководствоваться различными характеристиками. Первое, это статус региона. Для Финляндии, вошедшей в состав Российской  в 1808 г. был разработан статус широкой автономии в составе Российской империи, что было подтверждено манифестами царя Александра I. Вообще, стратегия предоставления автономии присоединенным регионам, а затем ее постепенная ликвидация характерны для политики царской России. Например, в Царстве Польском, присоединенным к империи согласно решениям Венского конгресса первоначально была довольно широкая, полная либеральных свобод автономия, но затем в период с 1830 по 1846 гг. она была практически полностью ликвидирована. Не стала исключением и Финляндия, лишившаяся большинства свобод в начале XIX в. Что же касается присоединения Восточной Пруссии к РСФСР, то советская политика также мало чем отличалась от политики властей имперской России. Первоначально это была Кёнигсбергская область в составе РСФСР, которая никогда не была автономной, хотя жители этого края пользовались свободой перемещения. Однако в 1946 г. она получила особый статус и вся Калининградская область была объявлена пограничной зоной, что ограничило мобильность ее жителей и ужесточило управление из центра. Постоянные паспортные проверки и охота на шпионов, как среди местного немецкого населения, так и среди прибывающих переселенцев, цензура и наличие большого количества войск изначально определили закрытость и отсталость этого региона от других областей страны.

            Если говорить о национальной политике, то здесь также мало что изменилось, по сравнению с ситуацией, когда в состав Российской империи вошли цивилизованные окраины. Основным признаком является – инкорпорация общества, русификация и активное выстраивание структур управления. «Когда область, обитаемая нерусским этносом, оказывалась в составе Российской империи, то ее население рано или поздно входило  в состав российского геосоциального организма, российского общества. Главная задача, вставшая перед правительством после присоединения региона с нерусским населением, состояла в том, чтобы обеспечить управление им, и увековечить там свое господство. … Политика, которая вырабатывалась центральной властью была не национальной… она была прежде всего управленческой и региональной, областной»[1] - эти замечания  ученого по поводу национальной политики Российской империи  Ю.И.Семенова  из Центра по изучению межнациональных отношений, как нельзя лучше подходят к иллюстрации интеграционной политики СССР по отношению к Восточной Пруссии. Именно управленческая, а не национальная основа стратегии советских властей привела к «изгнанию прусского духа»: выселению коренного населения (депортация немцев), повторной колонизации региона советским населением из различных уголков огромной страны, демонтажем и вывозом промышленного оборудования и инвентаря, переименованием немецких городов и деревень, полному забвению «досоветской» истории края. Так было и в XIX-XX в., когда стратегия царского правительства привела к попыткам русификации Царства Польского и Финляндии, натурализации поданных Российской империи в этих регионах с целью создания перевеса русскоязычной составляющей местного общества, занятия представителями титульной нации империи ключевых управленческих постов, унификация всех сфер жизни, интеграция служб и делопроизводства, согласно законам метрополии. Сенатор Е.И.Мечников подчеркивал, что «во всех этих распорядках должно иметь один предмет вышеописанный, т.е. чтобы обрусить край или, говоря аллегорически, спаять его с Россией»[2]. Так и вышло с нашим западным анклавом, однако «спаять его с Россией» исходя и уважения как к туземной, так и с пришлой культурой не получилось. «Кёнигсберг – это история преступлений Германии. Всю свою многовековую жизнь он жил разбоем, другая жизнь ему была неведома…» - и если это описание Кёнигсберга в газете «Правда» от 13 апреля 1945 года еще как то можно соотнести на счет военного времени  и мыслей о отмщении, то события последующих лет, чистки, напоминающие 30-е годы, среди преподавательского состава образованных учебных заведений не могли не сказаться на формировании самосознания и культурного пейзажа современного населения области.  Конечно же,  делать общий срез, показывая «среднюю температуру по больнице» категорически нельзя, но учитывая события последних лет в регионе, мы должны всерьез задуматься о том,  куда привела не совсем корректная национальная политика СССР в этом регионе. На сегодняшний день мы имеем поколение, которое несет внутри себя невидимый протест, движение за возвращение к той культуре и самобытности региона, которую мы потеряли. Поднимается проблема возвращения исконных немецких названий, устраиваются провокации в отношении советского прошлого области, ведется активная полемика в СМИ о ее статусе и векторах развития[3].  Это особенно настораживает в виду того, что сегодня Калининградская область может снова превратиться в линию «нового конфронтационного разлома в Европе»[4].